Первая пороша

Первый снег, первая пороша самая охотничья пора.

Утром взглянул в окно - вся земля снегом покрыта. Какая радость!

Бегу к дружку.

- Петрович! В ружье! Пороша!

А он приподнимает с пола ягдташ (одной рукой еле поднимает).

- Опоздал, - говорит, - во какой русачище!

И снова ягдташ на пол.

Я от зависти губу закусил: опередил, ничего не скажешь, молодец!

А Петрович берет корзину и начинает прикреплять к ней заплечный ремень.

- По грибы, - говорит, - хочу сходить.

Засмеялся я, про себя думаю: хитрит что-то.

- Какие же грибы в январе-то!

- Пойдем, - снова говорит он, - ты с ружьем, а я с корзиной. И посмотришь.

Отворяет дверь, кричит жене:

- Наташа! Распорядись тут сама с зайчишком.

Да, думаю, хитрит дружок, выкрутиться из беды меня на помощь приглашает. В нашей местности закон запрещает больше одного зайца в день промышлять, а он, видимо, двух убил. Бывает, что охотник не справится с охватившим его азартом и убьет дичи больше установленной нормы, забудет, что за это отвечать надо. Сердце стеснило от жалости к Петровичу. Выручать надо дружка. Пойду с ним, пусть второй заяц вроде как мой будет.

На воле воздух крепкий, морозный, не надышишься.

Спускаемся напрямик заснеженными озимыми по косогору к Ключевому овражку. За ним, овражком, пестрая стена дубравы. Стоят дубы, липы, клены, вязы - голые стволы и ветви черно-бурой расцветки, а по ним - большими хлопьями снежок белеет. Красиво!

Тихо в лесу. Правда, тишина относительная. Напряги слух - услышишь мелодичный, успокаивающий шум деревьев. Вижу, Петрович гоголем обхаживает деревья, пристально вглядывается в их комли.

- Вот и грибочки! - молодцевато воскликнул он и крупным шагом - к толстой липе с зачатком дупла.

Смотрю и удивляюсь: в самом деле, группка грибов вокруг темной впадины на стволе. Как опята, только уж очень желтоватые, вроде позолоченные. Петрович вокруг липы заботливо хлопочет: со ствола дерева варежкой снег обмахивает, грибки подрезает - и в корзину их, а сам удовлетворенно воркует:

- Зимние опята, единственный зимний гриб для домашней кухни. Да меня моя Наташа расцелует за них!

"Хоть они и "зимние опята", - думаю, - а непривлекательные какие-то: маленькие, тоненькие ножки скрючены, посмотреть - хуже вредного лжеопенка. Одним словом, поганки, настоящие поганки".

- Как бы она тебя за них кочергой не расцеловала!

А Петрович мне:

- Поздней осенью, когда листья с деревьев облетят, тебе не приходилось видеть на дикой яблоньке забытое яблочко? Неказистое оно, закурызлое, а сорвешь - какое же вкусное кажется, что твой золотой ранет. Вот так и зимний гриб.

Хоть и складно говорил, а не убедил меня Петрович. Думаю, для вида собирает поганки, хочет позабавиться моей неосведомленностью, разыграть меня, а сам эдаким тонким знатоком выказаться. Ничего не сказал я приятелю, лишь посмотрел на него укоризненно и пошел своей дорогой. Попалось кружево, что заяц перед утром лапами на снегу связал, и я почти до самого вечера его распутывал.

А вечером пришел к Петровичу похвалиться:

- Не отстал от тебя - достал зайчишку.

Гляжу, он со своей Наташей трапезничает. На столе жаркое. Грибной дух от него.

- Ты что стоишь у порога, - говорит хозяйка, - садись-ка, Петровичевых трофеев покушай.

И Петрович приглашает:

- Садись, садись! А то и не разубедишься, что это не поганки. Сел я за стол. Ох, уж этот Петрович, всегда свое докажет!