ОЖИДАНИЕ

После холодных весенних ветров выдастся вдруг ясный, тихий день. И бурлят, и звенят ручейки, и песню жаворонка слушаешь, как звонкий ручей, и жмуришься от света, и радуешься, не помня зла, что на припеках ожили мухи, что над прогретым склоном речного берега взлетают, гоняются друг за дружкой ранние бабочки-крапивницы.

В такой день я иду по берегу до высокого глинистого склона и нахожу первый ярко-желтый светильничек - цветок мать-мачехи. Недоверчиво посматриваю за речку, где в полях еще еле-еле проступили проталинки и можно ехать на лыжах, не выбирая пути. Что говорить о лесе! Там лишь на самых теплых полянках кое-где съело снег солнцем до старой, линялой травы.

Снег, снег, снег... И - цветы. Сумеют ли они вытянуть ростки на тонком слое оттаявшей глины? Смогут ли продержаться холодной ночью, на морозе, палящем по-зимнему?

Знаю: сумеют, смогут...

И жду.

Вея весна - ожидание чего-то еще более значительного.

С середины марта я жду, когда закурчавятся в небе веселые белые барашки весенне-летних облаков, а к апрелю жду того особенного дня, когда ровной скатертью упадет на землю белый-белый свежий снег и разъяснится до прозрачности, и к полудню, отраженный от всей этой белизны, солнечный свет ударит в голубое небо, и оно просветится до чистейшей, пленительной бирюзы, будто протерли от пыли, вымыли хрустальной ключевой водой редкостный изразец.

Так бывает считанные минуты, раз в году, да и не каждый год.

Потом ждешь в природе чего-то другого. Ледохода и половодья, того волнующего момента, когда можно выйти в поле, помять в пальцах комочек парной земли, чтоб увериться: пора сеять. Ждешь первых листиков на березах - светлых-светлых, медовых даже на просвечивающем их солнце и невесомых, как бы и не всамделишных вовсе. На фоне сиренево-серых ольшаников, темных елок березка в эту пору, свеженькая, веселенькая, стоит не шелохнется, словно боится обронить листочки-полушечки.

И это - редкое чудо. Неделя, другая - и нет его: потемнеет, огрузнет березовый лист, и от соседей своих березка не вдруг отличится.

Тогда же, в начале мая, развешивает опта малиновые, в сером пуху сережки (зеленые, девичьи, - чуть позднее). Тогда же на деревьях, уввукая, целуются тетерева.

И дальше так в лесу: сморчки пошли - хочется подберезовиков белых; соловьи прилетели - ан нет еще иволги, без которой лес хоть и лес, да не тот; расцвели купальницы - пет васильков...

Но и весна кончилась, а чего-то еще не хватает.

Ты не видел еще в конце июня пахнущее хлебом поле ржаное.

Вот оно. Глянь - поднялся над ним дымок. Что, ребята с огнем балуют во ржи?

Нет, ты понял уже, да боишься ошибиться: рожь цветет, и ветер, точно облако, поднял пыльцу.

Может, весной ждал человек про себя, когда можно сеять, а летом растит посевы и ждет, когда станет собирать, что заложили руки, что дала природа?

Как праздник начинает он сенокос, жадно втягивает ноздрями душистый, щекочущий и томительно-сладкий запах первого сена. А высушил да убрал, оглянулся кругом - лето и прошло вроде: и птицы не поют, и кульбаба осенняя у дорог высыпала. Хлеб жать пора, а это - почти совсем осень.

Да и осенью он, радуясь, снимает урожай, бодро встречает заморозки.

Вот уже убрано все. Вот и опять белы поля и луга. Но отчего же и тут радуется человек, едва учуяв наутро за окнами непривычную еще, холодноватую свежесть снега, возбужденный выбегает из дома кидаться снежками, или вместе с детьми катать комья для снежной бабы, или пробовать лыжи? Отчего снова ждет чего-то - ждет, можно сказать, настоящей зимы?

Может быть, второй-то смысл ожидания - это и есть ощущение хода жизни, постоянное открытие нового, прекрасного в ней. Может быть, это заложено в человеке: труженик, добытчик и - художник, поэт. И то и другое всегда в нем живо.